Аделаида Казимировна Герцык-Жуковская Обложка журнала Перезвоны, где впервые были напечатаны Подвальные очерки.

В этом году исполняется 90 лет со дня первого выхода в печать "Подвальных очерков" Аделаиды Герцык-Жуковской - поэтессы, переводчицы, большого друга Максимилиана Волошина и сестёр Марины и Анастасии Цветаевых.  Она не принадлежит к числу известных поэтесс Серебряного века, ее имя оказалось в тени тех, чья творческая судьба сложилась более удачно, — Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Зинаиды Гиппиус, Софьи Парнок.

Большинство произведений Аделаиды Герцык неизвестны и не опубликованы по сей день, но её имя возрождается, издаются произведения, исследователи находят в архивах новые сведения о ней. Любовь Столица — русская поэтесса, прозаик и драматург писала об Аделаиде в своей статье "Поэтесса-вещунья":

"Светлые, веющие, застилающие порой волосы; рассеянный ко всему внешнему, но странно-сосредоточенный на чем-то своем, внутреннем взгляд; ласковый, глуховатый голос и слабый слух… Большая упрощенность одежды и громадная усложненность души. Такой вспоминается мне недавно умершая в России Аделаида Герцык-Жуковская, одна из значительнейших поэтесс нашего времени.

И там, на родине, и здесь, на чужбине, произведения ее знают мало. А это прискорбно, ибо среди плеяды русских поэтов, что появилась в первой четверти века, Герцык занимает одно из первых мест по необыкновенной светлости (не скажу — яркости) таланта, по удивительной (увы, столь несвоевременной) содержательности, почти философичности своих стихотворений и особливой их форме, стоящей на высоте современной техники, без всяких, однако, ухищрений ее и вычур.

Может быть, этим свойством своим творчество ее и обязано непростительно малому вниманию к себе широких кругов русского общества, чаще отзывающегося на новую лиру, блестящую и звонко бряцающую, интересующегося живее молодым талантом, взлетающим с яркостью и шумом, как фейерверк. У Аделаиды же Герцык лира была утонченнейшей и шепчущей; в Аделаиде Герцык же не было ни искры от фейерверка. Она лишь тихо сияла, как одна из звезд Плеяды, любимого ею созвездия. Далека была от земли и земле; чужда всего "слишком человеческого". Поистине, была она особенный человек".

В далеком 1911 году, в зимней Москве, в квартире издателя Дмитрия Жуковского в Кречетниковском переулке встретились три поэта, тогда только что выпустивших свои первые сборники: Максимилиан Волошин, Марина Цветаева и Аделаида Герцык. Макс Волошин в то время слыл в Москве первооткрывателем талантов, он имел обыкновение своих "новых" друзей дарить своим "старым" друзьям, и с восторженностью увлекающегося человека, немедленно привел восемнадцатилетнюю Марину Цветаеву знакомиться с поэтессой - Аделаидой Казимировной Герцык - Жуковской. Позже Аделаида напишет Марине в своём стихотворении:

Что же в тоске бескрайней
Нашла ты разгадку чуду
Или по-прежнему тайна
Нас окружает всюду?"
- Видишь, в окне виденье...
- Инеем все обвешено.
- Вот я смотрю, и забвеньем
- Сердце мое утешено.

Марина Цветаева вспоминала об этой встрече: "Макс (Волошин) живописал мне ее: глухая, некрасивая, немолодая, неотразимая: Любит стихи, ждет меня к себе. Пришла и увидела - только неотразимую. Подружились страстно". Аделаиде Казимировне было тогда около тридцати пяти лет. Понятие возраста слишком условно: для нас тридцать пять - возраст расцвета, в начале ХХ века понятия - иные. А может быть, так судила Марина с максимализмом восемнадцатилетия, оставив, впрочем, эпитет: "неотразимая".

Для Цветаевой каждое слово значило много. Что же хотела она сказать этим эпитетом об Аделаиде Герцык - Жуковской, чье имя почти забыто в мире поэзии? Попробуем угадать. Аделаида Казимировна Герцык родилась в январе 1874 года (дата рождения не установлена) в городе Александров, Московской губернии, в семье инженера - путейца, потомка обедневшего польского дворянского рода Казимира Герцык. Ада и ее сестра Евгения рано лишились матери, росли под руководством воспитателей и гувернантки, но домашнее образование было серьезным - девочки знали пять языков, среди них - итальянский и польский.

По воспоминаниям Евгении Казимировны, Ада росла вдумчивым, замкнутым ребенком, проявляла большую настойчивость в учении. Уже в детстве проявились основные черты характера Аделаиды: вдумчивость, серьезность, способность и умение говорить с каждым и сопереживание чужому горю, как своему.

Я прошла далеко, до того поворота,
И никого не встретила.
Только раз позвал меня кто-то,
Я не ответила.

Ко времени рубежа веков относится начало поэтического творчества Аделаиды Герцык. Сохранились некоторые стихи этого времени, в основном лирика, навеянная её романом с Александром Бобрищевым-Пушкиным -–известным юристом и писателем, человеком много её старше и женатым.

Не Вы — а я люблю! Не Вы — а я богата…
Для Вас — по-прежнему осталось все,
А для меня — весь мир стал полон аромата,
Запело все и зацвело…

В 1903 году, в Германии, Бобрищев-Пушкин скоропостижно скончался. Аделаида спешила к умирающему возлюбленному в Дрезден, но не успела застать его в живых, и это стало для неё сильнейшим нервным потрясением, повлёкшим потерю слуха. Личное горе стало импульсом для обретения большего внутреннего поэтического слуха. Максимилиан Волошин писал о ней:

Лгать не могла…но правды никогда
Из уст ее не приходилось слышать –
Захватанной, публичной, тусклой правды,
Которой одурманен человек.

Имя Аделаиды Герцык появилось в периодической печати в самом начале века как переводчицы и автора небольших литературно - критических и мемуарных эссе, опубликованных в толстых и серьезных журналах. Самой первой публикацией было эссе о Дж. Рёскине "Религия красоты", напечатанное в журнале "Русская Библиотека" в 1899 году. В 1901 вышел ее перевод книги Рёскина "Прогулки по Флоренции. Заметки о христианском искусстве".

Известна Аделаида Казимировна и как переводчик (совместно с сестрой) самых популярных в России трудов Ницше: "Сумерки богов" и "Несвоевременные мысли" (1900 -1905 годы) Она перевела также на русский язык стихотворения Ницше, что было отмечено и критикой и публикой. С 1905 года Аделаида сотрудничала с журналом Валерия Брюсова "Весы". Ее публикации - рецензии в рубрике "Новые книги" появлялись под псевдонимом В. Сирин, тем самым, знаменитым - набоковским. Каких только скрещений судеб не бывает в литературном мире!

Первая значительная стихотворная публикация поэтессы появилась в 1907 году в крупном альманахе символистов "Цветник Ор. Кошница первая" и встретили восторженный отклик в кругу поэтов - символистов, да и не только. Поэтессу называли полушутя - полусерьезно: "сивиллой, пророчицей, вещуньей - так много было в стихах мистически - сказочных мотивов, предсказаний, предчувствий:

Развязались чары страданья,
Утолилась мукой земля.
Наступили часы молчанья,
И прощанья, и забытья.
Отстоялось крепкое зелье,
Не туманит полуденный зной,
Закипает со дна веселье
Золотистой, нежной струей.

Трагизм одинокой, ищущей души, затерянной в равнодушии и скептицизме мира, тонкость лирических описаний, ритмичность поэзии Герцык, все это было отмечено в рецензиях и отзывах на публикации ее стихов и выход первой (и единственной!) книги "Стихотворения 1910 года" (106 страниц.) Вячеслав Иванов писал в своем сонете, характеризуя творчество Аделаиды Герцык,  давая ему психологическую оценку:

Так ты скользишь, чужда веселью дев,
Замкнувши на устах любовь и гнев,
Глухонемой и потаенной тенью.
Глубинных и бессонных родников,
Внимая сердцем рокоту и пенью,
Чтоб вдруг взрыдать про плен земных оков.
В. Иванов. Сонет

В 1908 году Аделаида Герцык вышла замуж за Дмитрия Евгеньевича Жуковского, ученого, издателя, переводчика философской литературы. С 1905 года Дмитрий Жуковский издавал в Петербурге журнал "Вопросы Жизни", в редакции которого сотрудничали: Н.Бердяев, С.Булгаков, Дм. Мережковский, Вяч. Иванов, А. Блок, А. Белый, Ф. Сологуб. Главным делом жизни Дмитрия Жуковского - по образованию биолога! - было издание философской литературы. Им было выпущено более двадцати книг, в том числе "История новой философии" Куно Фишера, труды Ницше, статьи Владимира Соловьева. Аделаида Казимировна помогала ему, деятельно и много: переводами, правкой корректур, подбором материала. А их дом в Москве, в Кречетниковском переулке, стал знаменитым вначале 1910 - х литературно - философским салоном.

Аделаида по-прежнему писала стихи, пряча их в стол, воспитывала двоих сыновей.  На вид обычная жизнь светской московской дамы с приемами, завтраками, музицированием, вечерними беседами в гостиной при зажженных свечах. Она вязала ажурные шарфы, похожие на ожерелье или тонкую сеть, слушала разговоры своих гостей, редко говорила сама, потому что развивалась все сильнее глухота, которой она немного стеснялась. Ничего, пожалуй, и не было в ней особенного. Только глаза - огромные, почти всегда грустные, поблескивали в неверном свете свечей, выдавая напряженность работы внутренней, душевной, что ни на минуту не прекращалась.

Смиренно шла сквозь все обряды жизни:
Хозяйство, брак, детей и нищету.
События житейских повечерий-
(Черёд родин, болезней и смертей)-
В её душе отображались снами-
Сигналами иного бытия –

...писал о ней Максимилиан Волошин. Так же, как и он, с весны 1917 года Аделаида Герцык не покидала Крым. Судак, где был построен дом для семьи, казался надежным убежищем от надвигавшейся грозы: уже три года шла Первая мировая война, уже ощущался голод и холод в зимней Москве, где обычно зимовали Герцыки-Жуковские. В те годы многие жители севера перебирались на юг, в поисках более спокойной жизни. Многим Крым казался тогда  спасением. Но вскоре появились тревожные симптомы: "Уже недели три Судак в руках большевиков - были вооруженные столкновения, аресты, обыски…"  Вторичное появление большевиков в конце 1920 года принесло неисчислимые беды, и это уже неотвратимо повлияло на быт населения.

…Листья и трава
Казались красными, а зелень злаков
Была опалена огнем и зноем.
Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.

Максимилиан Волошин "Красная Пасха"

Три недели провела Аделаида Герцык, мать двоих детей, в судакском подвале-тюрьме и описала свои впечатления в цикле стихов "Подвальные", несколько позже, незадолго до смерти, в конце 1924-начале1925 годов – в "Подвальных очерках":

"…Ураган, долетевший из мира, вихрем закружился здесь, не сдерживаемый ничем, сметая все на пути, избороздил землю и души людские и глубокие неизгладимые руны начертал по всей стране, мученическим венцом увенчал её… И ныне мы, уцелевшие, можем разбирать письмена, прозревая в них высший смысл и вечную правду. Не судить инее решать призваны мы, пережившие смутное время, не слагать пророчества, не толковать свершающееся. Если зримо нам то, что умирает, мы не можем рассмотреть того, что зарождается вновь".

Напрасно пыталась Аделаида Казимировна увидеть что-нибудь хорошее, что-нибудь светлое в новой жизни; напрасно взваливала на себя какую-то незримую вину за что-то и перед кем-то:

"Подумала, что нам воздаётся по праву за вину, конечно, не ту, в которой обвиняют здесь, а за давнюю, неведомую, имя которой мы сами не знаем и лишь по гнету душевному чуем, что несём её в себе".

Не могла понять: из чего же начнётся новая жизнь? На чём развернётся?  На смертях? На крови человеческой; на воровстве и разрухе? Ответа не было… Прекрасно знала, что на одной ступени сейчас и победители и побеждённые, и те, и другие плохо сознают то, что происходит вокруг. Пишет в "Подвальных очерках":

"…с чем разразилась гроза и куда приведёт она нас, смутно понимаю и я…". Идя под конвоем у красноармейца, Аделаида размышляет: "Знает твёрдо, что он надо мной ("буржуи проклятые"), - знаю я, что у них сила. Приемлет он свою власть – вон как торчит за плечом ружье огромное. Приемлю и я своё подчинение, своё заточение. Но не знает он многого… всю радость жизни и страдание смерти, и отчего так тревожно расколыхалось сердце – и неуязвимость духа среди всех преград".

Нас заточили в каменный склеп.
Безжалостны судьи. Стражник свиреп.
Медленно тянутся ночи и дни,
Тревожно мигают души-огни;
То погасают, и гуще мгла,
Недвижною грудой лежат тела.

Тюрьмы, разорение усадеб и домов, гибель детей - это лишь часть лишений, описанных в стихах "тишайшей" поэтессы.

Гибли народы, дети,
С тех пор в голове моей шум.
Много лилось на свете
Крови, и слёз, и дум…

В 1925 году Сергей Николаевич Булгаков, узнав о смерти Аделаиды Герцык, написал ее сестре Евгении из парижского изгнания следующие строки:

"У меня давно - давно, еще в Москве было о ней чувство, что она не знает греха, стоит не выше его, но как - то вне. И в этом была ее сила, мудрость, очарование, незлобивость, вдохновенность. Где я найду слова, чтобы возблагодарить ее за все, что она мне давала в эти долгие годы - сочувствие, понимание, вдохновение и не только мне, но всем, с кем соприкасалась?! Не знаю даже, не могу себе представить, что были слепцы, ее не заметившие, а заметить ее, это значило ее полюбить, осияться ее светом.

Видел я ее в последний раз в Симферополе, в двадцатом году. Она сильно изменилась, состарилась, но внутренний свет ее оставался все тот же, только светил еще чище и ярче. Она провожала меня на почту, я как - то знал, что вижу ее в последний раз, что в этом мире не увидимся. Ее письма всегда были радостью, утешением, светом. Чем больше для меня самого раскрывались на моем пути глубины сердца, тем лучезарнее виделся ее образ. В ней я любил все: и голос, и глухоту, взгляд, особую дикцию. Прежде я больше всего любил ее творчество, затем для меня нужна и важна была она сама с дивным неиссякаемым творчеством жизни, гениальностью сердца".

(С. Н. Булгаков. Из письма Евгении Герцык. 1925 год. Париж)

Именно эта гениальность сердца, внутренний свет, неиссякаемая жажда жизни и "творчество жизни" и давала силы Аделаиде Герцык выживать в нелегкие годы революции и спасать от голодной смерти семью. Жили они в то время в Крыму, в  Судаке. Как и чем - известно мало. Муж Аделаиды Казимировны, профессор Симферопольского университета, работу потерял, попал в число лишенцев из - за происхождения, как и вся семья. Небольшое имение было конфисковано или реквизировано новой властью. В 1921 - 22 годах Аделаида была арестована и провела несколько месяцев в тюрьме - подвале города Судака. Потом она опишет эти месяцы в знаменитых своих "Подвальных Очерках", опубликованных посмертно в рижском журнале "Перезвоны" в 1926 году. В России эти очерки стали известны лишь в 1991 году, да и то в отрывках.

О чем они? О расстрелах, холоде смерти, безвестности, непосильной работе, о потерях и страхах. Да, вроде бы об этом. Но и еще о многом другом. О том, что помимо физической сути страдания есть еще его высшая духовная суть, которая и открывает сердцу истинную цену жизни, бытия, боли, творчества: "Ведь все страдания и желания наши и все, что мы здесь терпим, все в рамках времени. Откиньте его и все отпадает. И видишь то, другое, то, что время заслоняло собой… Вечность. Дух…Бога…" (Из очерка "Приговоренный к смерти").

Борис Пастернак, познакомившийся с творчеством Аделаиды Герцык в тридцатые годы, сказал:  "Конечно, поэтический опыт у нее был и ранее, но если бы он был смешан с горечью того, жизненного, что пришел поздно, перед смертью, то все это вознесло бы ее Бог знает куда"  Б. Пастернак. (Из разговора с сыном А. Герцык - Даниилом Жуковским)

Конечно. Бог всегда ведает, куда возносить своих избранников. Вот только на месте их земного успокоения порою не остается ни креста, ни камня, ни надписи. Умерла в 1925 году 25 июня, похоронена в Судаке. Могила поэтессы не сохранилась: старое судакское кладбище было снесено. "И смерть пришла - и смерти не узнала" - горько напишет Волошин в стихотворении памяти Аделаиды Герцык. Этим она была сродни Марине Цветаевой, очаровавшейся когда-то ею: глухой, немолодой, неотразимой. Оставившей нам свои стихи, в которых:

Думы, шопоты, виденья,
узнают вновь, что смерти нет.
Как знать, дождусь ли я ответа
Прочтут ли эти письмена?
Но сладко мне перед рассветом
Будить родные имена.

Письмена прочтены. Значит и ответ - получен. Неважно, что ушел он в звездные выси. А, может быть, в крымские ветры, что веют на Судгейских равнинах так же вольно, как в морских просторах. Веют, как бы нашептывая что - то. Может, строчки стихов?

Какой жестокий опыт нами нажит,
да что-то слабо помогает нам.
Мы делим всё на "нашесть" и "ненашесть",
воинственно смотря по сторонам.

Оплакиваю тех, кто не оплакан,
тех воскрешаю, кто не воскрешен,
а кто-то вновь Россию ставит на кон
и по-зазнайски лезет на рожон.

А я пишу вам, правду всю поведав,
не обольщаясь и не обольстив,
о драгоценных небольших поэтах –
тех, без каких не может быть больших.

И, помня жуть отечественных герник,
бесстыдство осквернения могил,
вновь молодой Аделаиде Герцык
целую руки в пятнышках чернил

Евгений Евтушенко

Нет аккаунта? Зарегистрируйтесь!

Войдите в свой аккаунт