В статье использованы материалы из книги В.А. Швейцер "Быт и бытие Марины Цветаевой", В. П. Енишерлова "Я лучшей доли не искал". Статья опубликована в газете "Победа" № 140 (15669), 13 декабря 2011 г.
Марина Цветаева и Александр Блок… Александр Блок и Марина Цветаева… Два имени, два Поэта с большой буквы… Что их роднило, было ли между ними что-то общее? Почему Марина Цветаева посвятила Блоку целый цикл своих стихотворений, почему так тяжело пережила его кончину? Для творчества Блока в целом характерно парадоксальное сочетание мистического и бытового, отрешенного от мира и повседневного. Это - отличительная особенность его психической организации и, как следствие, его собственного, Блоковского символизма. Особенно характерным в этой связи выглядит ставшее хрестоматийным стихотворение "Незнакомка", где мы видим сопоставление реальной жизни и мира Прекрасной Дамы. Блок был крайне чувствителен к повседневным впечатлениям и звукам окружавшего его мира. В этом смысле он был поэтом без кожи.
…А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
"In vino veritas!" кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне…
В преддверии революции в произведениях А. Блока – пронзительная тоска, пронзительная любовь к Родине. В одном из стихотворений, вошедших в цикл "Родина" под названием "На поле Куликовом", особенно ярко, страстно выражены эти чувства:
… О Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!..
…………………………………………….
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Поначалу и Февральскую и Октябрьскую революцию Блок воспринял с полной поддержкой и даже с восторгом, которого, впрочем, хватило чуть более на один тяжелый 1918-ый. Октябрьскую революцию Блок пытался осмыслить не только в публицистике, но и в своей не похожей на все предыдущее творчество поэме "Двенадцать". Это яркое и в целом недопонятое произведение стоит особняком в русской литературе и вызывало споры в течение всего XX века. Однако, после всплеска января 1918 года, когда и были одновременно созданы поэмы "Двенадцать" и "Скифы", Блок совсем перестал писать стихи и на все вопросы о своем молчании отвечал: "Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?"
Суровая решимость быть на стороне революционного народа далась ему нелегко. Слишком многим он был связан с уходящим обществом. Он незыблемо верит в благородство и величие народа, творящего свою волю в социальной революции. Вот почему в конце поэмы "Двенадцать" возникает Христос. Он возникает как нравственная санкция на развертывающиеся события, как помощь. Мужественная совесть Блока, а ею он был перегружен до предела, не позволяла ему оставаться в стороне от народа, а для этого, прежде всего, надо было любить свой народ, свою родину. Прислушаемся к суровой правоте Блока: "Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного; верить не в то, чего нет на свете, а в то, что должно быть на свете. Пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она – прекрасна".
В феврале 1919 года Блок был арестован петроградской Комиссией. Его подозревали в участии в антисоветском заговоре. Через день, после двух долгих допросов Блока все же освободили: за него вступился Луначарский. Переосмысление революционных событий и судьбы России сопровождалось для Блока глубоким творческим кризисом, депрессией и прогрессирующей болезнью, поэтому эти полтора дня тюрьмы надломили его.
Двадцатый век… Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла…
Что же касается Марины Цветаевой - она Октябрьскую революцию Цветаева восприняла как катастрофу, грозящую гибелью России. Кроме этого последовал ряд трагедий, как в ее жизни, так и в жизни людей, составлявших гордость России: расстрел царской семьи, смерть от голода младшей дочери Ирины, самоубийство Стаховича, расстрел Николая Гумилева, гнетущая неизвестность о судьбе мужа, гибель от болезни и голода Александра Блока. Все эти пережитые ею смерти за три послереволюционных года оказались подтверждением самых худших ее предчувствий. Смерть Блока – в особенности, потому что она относила его к бессмертным. Именно историческое чутье Марины Цветаевой, жившей вне политики и ею не интересовавшейся, такой сторонний взгляд давал возможность трезво оценить реальность.
Идет по луговинам лития.
Таинственная книга бытия
Российского – где судьбы мира скрыты –
Дочитана и наглухо закрыта.
И рыщет ветер, рыщет по степи:
-Россия! – Мученица! – С миром – спи!
Встречи Цветаевой и Блока в обычном смысле не было. Была встреча духовная, очень много значившая для Марины. Она видела его в Москве дважды: во время его выступлений в Политехническом музее 9 мая 1920 года и во Дворце искусств 14 мая того же года. Она передала ему стихи, но не сама, а в первый раз через поэтессу Веру Звягинцеву, во второй раз через дочь Ариадну, которую взяла с собой на выступление Блока. Аля, которой тогда не было еще и 8 лет, с поразительной для ребенка точностью записала в дневнике свои впечатления: "…Марина объясняет мне, что Александр Блок такой же великий поэт как Пушкин. И волнующее предчувствие чего-то прекрасного охватывает меня при каждом ее слове… У моей Марины, сидящей в скромном углу, было грозное лицо, сжатые губы… И вообще в ее лице не было радости, но был восторг".
Грозное лицо и сжатые губы передают напряжение, с которым Цветаева слушала Блока. И восторг, охвативший ее, как при встрече с чем-то непостижимо-высоким и прекрасным. Перед ней почти и не человек, во всяком случае, не человек, читающие стихи с эстрады, а некий дух, серафим, явившийся, чтобы "оповестить" и готовый взлететь. Аля передала Блоку стихи, только что законченные Цветаевой – последнее ее стихотворение, обращенное к Блоку при его жизни:
Как слабый луч сквозь черный морок адов-
Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.
……………………………………………………
Предстало нам – всей площади широкой! –
Святое сердце Александра Блока.
Для Цветаевой "святое сердце" в случае Блока имеет буквальное значение, оно отличает Блока от людей, отделяет от земли, ему нет места среди смертных. Это 1920-й год. Но "осанна" Блоку началась еще весной 1916 г. В первом цикле "Стихов к Блоку" Марина определила их неизбежность: "Мне – славить имя твое". И она славит Блока в молитвенном преклонении и в полной отрешенности от его земного облика:
…Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души…
…………………………………………
... Свете тихий – святыя славы –
Вседержитель моей души.
Тогда же, в 16-ом, Марина Цветаева написала первые стихи о смерти Блока. Опередившие события на 5 лет, эти стихи свидетельствуют, что тема смерти – насильственной смерти, связывалась у Цветаевой с образом Блока с самого начала.
Думали – человек!
И умереть заставили.
Святость, страдание, свет – вот понятия, связанные для Цветаевой с Блоком. Насколько ответственным, глубоким было отношение Блока к поэзии, посредством которой он служил своему народу, объятому порывом к свободе, говорит его высказывание о первой ранней Ахматовой: "Ахматова пишет стихи так, как будто на нее глядит мужчина, а нужно их писать так, как будто на тебя смотрит Бог". Марина Цветаева полностью разделяет эту позицию Блока. Она честна, искренна в выражении поэтики своей души, своей совести, а совесть, как известно, - это Бог. Весть о смерти Блока ударила Цветаеву. Сразу же, в августе 1921 года она пишет 4 стихотворения на его кончину. Ключевое слово этого цикла – крыло, повторяющееся 6 раз. Крыло как признак поэтического дара, нездешней-птичьей-певческой- серафической сути. То, что в поэте умирает последним:
Не проломанное ребро-
Переломленное крыло.
В письме Анне Ахматовой в августе 1921 г. Марина Цветаева пишет: "…Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья… Ничего не оборвалось – отделилось. Весь он такое явное торжество духа, такой воочию – дух, что удивительно, как жизнь - вообще - допустила. Смерть Блока я чувствую как Вознесение…". Это вознесение души поэта не просто много страдавшей, но и божественной. Цветаева, не обмолвилась, написав:
…Было так ясно на лике его:
Царство мое не от мира сего…
Ни к кому другому - современнику или поэту прошлого - не относилась она так отрешенно - высоко. В ее восприятии любой поэт, вне зависимости от ее личного притяжения или отталкивания, вне зависимости от эпохи, в которой он жил и творил, был еще и человеком во плоти- с характером, страстями, радостями, ошибками. К любому из них она могла подойти, познакомиться, с любым нашла бы общие темы для разговора. И вот она стоит на вечере Блока с ним рядом – и не протягивает руки, чтобы передать ему свои стихи…
Александр Блок проходит по ее стихам бесплотной тенью, не человеком, а существом обожествляемым, вдохновляющим на молитвы. Он – вне круга, даже круга поэтов. В литературно-теоретических работах Цветаевой почти нет ссылок на Блока, никакого анализа. Отношение современников к лирике Блока она определяет так: "Блок? - Им болели". Блок для Цветаевой – современный Орфей, существо из мифа, сын бога и музы, хотя и смертный. В тот, двадцатый век, он вернулся в облике Александра Блока. Но будут другие века, другие возвращения…
