Скульптор Ариадны Арендт оставила яркий след в изобразительном искусстве и истории Коктебеля. В фондах Дома-музея Максимилиана Волошина хранится машинопись ее воспоминаний о "Певце Киммерии". После травмы она на всю жизнь осталась с ограниченными физическими возможностями, однако эта мужественная женщина прожила трудную, но яркую и деятельную жизнь. После Великой Отечественной войны Ариадна Арендт приобрела в Коктебеле дачу, в которой с семьей проводила каждое лето. Там же находилась ее летняя мастерская, в которой она работала вместе со своим супругом скульптором Анатолием Григорьевым. Теперь там живут и работают потомки.
По решению Коктебельского поссовета одну из новых улиц на въезде в поселок назвали именем Николая Арендта, который никогда не был в Коктебеле, но именно он является теоретиком и основоположником парящего воздухоплавания. Однако в Коктебеле и далеко за его пределами известны его потомки, которые внесли значительный вклад в историю этого уголка Крыма.
Идея поселиться в Коктебеле принадлежала внучке Николая Арендта - знаменитому советскому скульптору и графику Ариадне Александровне Арендт (1906–1997). Она родилась 10 июня (23 июня) 1906 года в Симферополе в доме своего деда Николая Арендта - знаменитого врача, победившего чуму.
Сейчас фамильное гнездо Арендтов в Симферополе находится в плачевном состоянии, так как усадьбу признали памятником истории частично. Врачебный кабинет взят под охрану государства (там сейчас находится Минюст Республики Крым), а жилой особняк, переданный в собственность благотворительному фонду "Крым" умышленно разрушается. Сейчас он находится в аварийном состоянии и в любой момент может рухнуть во двор лютеранской кирхи, которая, кстати, была построена с помощью пожертвований семьи Арендтов.
- Мы очень обеспокоены умышленным уничтожением дома Арендтов, поэтому предприняли ряд мер в защиту здания, имеющего огромное историческое значение, - заявили Наталья и Мария.
В истории рода Арендтов масса знаменитостей, поэтому несведущему человеку сложно разобраться. Николай Андреевич состоял в браке с дочерью вице - губернатора Таврической губернии Адриана Сонцова Софией. Николай Арендт так любил свою жену, что хотел назвать Софиями всех своих дочек. Двух старших нарекли София, а третью дочь по настоянию Софии Адриановны назвали Ариадна (в честь маленького брата матери умершего в младенчестве). С тех пор это имя присутствует в каждом поколении рода Арендтов.
У каждой дочери было домашнее имя: Софию старшую звали Ляля, Софию среднюю - Куня, а младшую Ариадну - Туся. Куня была лучшим по тем временам в Симферополе врачом-дантистоми вышла замуж за зубного врача Александра Андреева. Их дочь Ариадна (домашнее имя Аля) Арендт стала талантливым скульптором. Вот о ней-то и хотелось бы рассказать подробнее.
Аля росла мальчиком-сорванцом, и часто бывала в Боран-Эли под Старым Крымом в имении тети Ариадны Николаевны (Туся) и ее мужа Михаила Латри - внука Ивана Айвазовского. Там были гончарные мастерские Латри, где Ариадна начала лепить свои детские поделки под руководством дядюшки Латри. В старокрымское имение Латри съезжалась вся творческая интеллигенция Феодосийского уезда: Богаевский , Волошин, Белкин, сестры Герцык и многие другие.
"У Латри там была гончарная мастерская, где я подолгу наблюдала, как на гончарном круге, казалось, чудом возникали кувшины и вазы. Заглядывая в печь, я видела произведения керамики, раскалённые, почти прозрачные, необычайной красоты, когда же они остывали, покрытые разноцветными глазурями, становились ещё красивей. Всё это казалось мне каким-то дивным волшебством, так же как и живопись, возникавшая на пустом холсте. В Симферополе я стала ходить на рисунок к Е. А. Говоровой. В нашем доме появлялся Макс Волошин, часто приходивший пешком из Коктебеля ". [1]
Так проходило безмятежное детство Ариадны Арендт.
"Аля часто ходила в путешествия с Максом Волошиным. Как-то перед походом ее мать Софья Николаевна выразила беспокойство и не хотела ее отпускать из дому. Макс, успокаивая ее, сказал, что все предопределено свыше. А в конце добавил: "несчастье может произойти и на людной улице" [1]". [3]
- Позже Баля (такое домашнее имя Ариадне Арендт дали внучки – производное от "бабушка Аля") считала слова Волошина провидческими, - вспоминает ее внучка Наталья Арендт.
Много лет спустя Ариадна Александровна попала под трамвай и лишилась ног именно "на людной улице". [1]
Ариадна Арендт училась в Симферопольской гимназии, когда грянула Октябрьская революция 1917 года и Гражданская война.
"Это было в 1920 году. Мне шёл 14 год. Время было тяжёлое – гражданская война. Лично меня она еще мало касалась, но я, конечно, чувствовала напряженное состояние взрослых. Не помню точно, о чём шла беседа во время первого посещения Максимилиана Александровича. В то время разговоры, в основном, сводились к тому, бежать ли заграницу от надвигающихся событий, или оставаться и ждать, что будет.
На вопрос тети, не думает ли Макс опять поехать в Париж, как бывало до войны, он ответил, что, несмотря на то, что обожает Париж и у него там масса друзей, свою Родину он не променяет ни на что в мире. Покидать Родину, да ещё в такой момент, когда не ясна возможность возвращения, - нельзя, и в этом у него нет никаких колебаний и сомнений. Он останется здесь, с нами. Он хочет испить свою чашу, какова бы она не была…". [1]
В этот период Максимилиан Волошин часто навещал семью Арендт и даже спас Софию Николаевну, когда ее арестовали.
"Вскоре и наш дом посетило несчастье. В апреле 1921 года забрали маму. Когда пришёл Максимилиан Александрович (это было в первую половину дня), мы бросились к нему и ещё в передней, хором, наперебой, стали рассказывать о случившемся. Уловив из нашего сбивчивого рассказа самую суть, он сказал: "Сейчас вернусь, ждите" - и, как был одет, с рюкзаком за плечами, повернулся и пошёл "туда".
Впоследствии мама рассказала, что когда она из окна подвала увидела Макса, идущего по площади с рюкзаком, у неё возникла искра надежды, а потом уверенность: "я буду на свободе, я вернусь домой". Макс был "там" долго, к нам вернулся только вечером, сказал что всё это недоразумение, которое скоро должно разрешиться благоприятно (так и случилось). Он нас очень успокоил, мы были счастливы в этот вечер, насколько могут быть счастливы люди в подобное время и в подобной обстановке.
Тогда же Макс рассказал, как много ему приходится разъезжать по крымским городам, ходить "туда" - доказывать, убеждать, вызволять людей. Он пускает в ход все средства и все возможные способы воздействия для осуществления единственной цели – спасения человека, независимо от цвета его политических убеждений. Человек – прежде всего! Когда он говорит "с ними", он молится, обращается к ангелу-хранителю собеседника (у каждого есть ангел-хранитель)". [1]
Ходатайство М. Волошина помогло, вскоре Софию Николаевну освободили. Однако ее лишили возможности иметь частный зубоврачебный кабинет, и она стала работать в Симферопольской железнодорожной поликлинике. В эти годы эмигрировали во Францию ее сестры, и она их больше никогда не видела. Остается загадкой, почему она не поехала вместе с ними. Может быть, повлияли на ее решение беседы с Волошиным, который принял твердое решение навсегда остаться в России, сказав: "Если мать больна, дети ее не покидают". [1]
"Жизнь Софии Николаевны Арендт в Советской России сложилась весьма драматично". [3]
С 1923 по1926 год Ариадна Арендт училась в Симферопольском техникуме изобразительных искусств у Николая Самокиша, в 1928 году поступила в Высший художественно-технический институт (ВХУТЕИН) в Москве, где ее преподавателем была Вера Мухина.
После окончания института А. Арендт решила обосноваться в Москве, но во время и после учебы она каждое лето приезжает в Симферополь и, конечно, в Коктебель к Максимилиану Волошину. Ариадне посчастливилось провести много времени в духовных беседах с Максом. Только он один мог ответить на мучившие её вопросы: о смысле жизни, о Боге, о добре и зле. Именно от него она впервые узнала об антропософии и теософии, что сформировало её мировоззрение. От него она узнала о карме. "Понятие кармы можно объяснить пословицей: "Что посеешь, то и пожнёшь"". [1]
София Николаевна, возможно, даже ревновала Ариадну к Максу Ариадна, которая души не чаяла в своем наставнике. " Я смотрела на Макса, как на существо высшего порядка… Не считала себя вправе отнимать его время на себя, на свои личные, как мне казалось, интересы, поэтому сама с ним не заговаривала, а только слушала и смотрела с благоговением, старалась уловить и усвоить всё, сказанное им. Я была счастлива, что нахожусь в Коктебеле, где всё так пропитано Максом. Также как Макс пропитан Коктебелем.
Я чувствовала эту неразрывную связь. Эти излучения были повсюду. Бродила ли я по горам, плыла ли в море, шагала ли по каньону – везде был Макс. Его душа, во всем его присутствии. И мне самой хотелось быть чище, лучше, благороднее. Хотелось хоть немного походить на Макса. Мне трудно описать своё настроение в те дни. Это было какое-то экстатическое состояние: я не могла сидеть на одном месте, носилась всюду с ощущением избытка счастья. Мне хотелось раствориться – казалось, рухнули какие-то преграды между мной и вселенной!…." [1]
Можно предположить, что Максимилиану Волошину тоже нравилось общаться с юной и талантливой Ариадной Арендт. Так, например, 15 августа 1924 года в Коктебель из Симферополя она пришла с группой студентов, среди которых были сестры Изергины. 21 августа все ушли обратно, а Ариадну Макс уговорил остаться. [2] Машинопись воспоминаний Ариадны Арендт содержит массу подобных удивительных фактов из жизни Максимилиана Волошина.
Их ценность заключается в том, что современница "певца Киммерии" ярко и точно передает влияние Максимилиана Александровича на ее выбор профессии, жизненного пути и мировоззрения, которое ей помогло обрести мужество жить. А. Аренд стойко перенесла массу жизненных трагедий, и, по ее воспоминаниям, исток ее мужества начинался с бесед с М. Волошиным. В них она обрела познания и уверенность в том, что человек обязан в любых жизненных ситуациях не выживать, а ЖИТЬ! Это ей существенно помогло в будущем. Она дорожила каждым мгновением общения с Максимилианом Волошиным.
"1932 год. Скорее, скорее бы завершить учение, на этот раз окончательно. Этим летом должна сбыться моя мечта. Я останусь в Коктебеле, мне не надо будет торопиться, я договорюсь с Максом, с Марусей и останусь, сколько нужно будет для работы над бюстом. Если понадобится – перезимую. Для этого мне надо заработать денег. В июне заканчиваю Академию. Поиски работы. Надо ехать с деньгами… Работа над бюстом, беседы (зимой посторонних не будет), много счастливых часов и дней творческого и глубоко одухотворенного труда. Наконец-то осуществится мечта, и я смогу говорить обо всем: об искусстве и о том <…>
В августе непременно буду там". [5]
Однако ее мечте не суждено было осуществиться. Когда все было готово к отъезду в Коктебель А. Арендт получила письмо от Нины Айвазовской: "11 августа нашего дорогого Макса не стало…". [3]
После ухода из жизни Максимилиана Волошина Ариадна Арендт продолжает приезжать в Симферополь и, конечно, в Коктебель уже к вдове поэта Марии Степановне Волошиной. Много лет спустя Ариадна приобретет домик в Коктебеле, в мастерской которого сбылась ее мечта – слепить бюст Макса - по многочисленным фотографиям и по памяти. В 1985 году перед домом Волошина был установлен бюст Макса из известняка. Это совместная работа Ариадны Арендт и ее второго супруга Анатолия Григорьева.
В 1934 году Ариадна едет в Симферополь, где 12 сентября она родила сына Юрия. Ее первым супругом был скульптор Мейер Айзенштадт - гениальный скульптор, но человек замкнутый, угрюмый и совершенно не практичный.
В 1934 году Ариадна Арендт стала Членом Союза художников СССР и зарабатывала на жизнь своей семьи декоративной и парковой скульптурой.
1 октября 1938 года – в день именин Ариадны – она попала под трамвай и лишилась обеих ног. Трудно описать жизнь семьи после этой трагедии: прикованная к постели в Боткинской больнице Ариадна, обезумевшая от горя ее мать София Николаевна, шоковое состояние Мейера, четырехлетний скучающий за матерью сын Юра. [3]
Однако это не помешало ей вести активный образ жизни. Находясь в Боткинской больнице, Ариадна Александровна продолжает творить. По ее словам, "выдержать все испытания помогло стремление к творчеству". [4]
"Она лепила портреты обслуживающего персонала больницы. Записала по памяти и проиллюстрировала книгу для Юры "Про Гошу долгие руки и про его про разные про штуки". Текст был взят Ариадной из пьесы, игравшейся бродячим кукольным театром в Симферополе в ее детстве. Она вспоминала, что трагедию она восприняла легко, и к ней приводили других пациентов, чтобы те видели ее отношение к случившемуся". [3]
После полугода лечения Ариадна Арендт встает на протезы, учится ходить, возвращается к жизни в семье и расстается с супругом. После случившегося она призналась друзьям: "Когда мне отняли ноги, и я проснулась после наркоза, первая моя мысль была – теперь я слабее, чем он, и я могу его оставить. Трагедии не было. Если смотреть на свою жизнь извне, чуть-чуть как зритель и уметь не сосредотачиваться на своей персоне, тогда это легко получается. Ведь инвалиды существуют, значит в их числе и я, только и всего. Общая картина мира от этого не стала хуже. Не знаю, что было бы со мной, если бы не это мироощущение". [4]
В семье Арендт начался новый нелегкий этап жизни. Софья Николаевна вела скромное домашнее хозяйство и присматривала за внуком Юрой, а Ариадна Александровна на протезах и с палочкой каждое утро отправлялась в свою мастерскую и лепила фигурки животных сказочной и басенной тематики. Ее изделия тиражировались, что приносило небольшой заработок.
Во время войны многие художники эвакуировались, но Ариадна с сыном и матерью осталась в Москве. Нередко приходилось прятаться в бомбоубежище. София Николаевна простаивала в очередях, где можно было получить немного картошки и капусты. Она часто теряла ориентацию и шла совсем в другую сторону. Однажды продуктовые карточки пропали в самом начале месяца, и семья была обречена на голодное существование.
И как тут снова не вспомнить пророческие слова Максимилиана Волошина "у каждого есть ангел-хранитель". [1] Бог послал им ангела-хранителя Анатолия Григорьева, скульптора и бывшего соученика Ариадны. Он случайно узнал об их несчастье и принес им свои продуктовые карточки. Анатолий Иванович поселился у них, и семья Арендт стала питаться с ним "одним котлом". Вскоре А. Григорьев стал мужем А. Арендт.
С его появлением жизнь в семье изменилась. Он зарабатывал скульптурой, помогал во всем, добродушно подшучивал подшучивал над Софией Николаевной за ее вечную тревогу за дочь, но относился к ней тепло и с пониманием.
Кончилась война, оба скульптора вдохновенно работают и полны творческих замыслов. Успешно проходят их выставки. В силу своего доброго нрава Анатолий Григорьев охотно помогает своим менее успешным друзьям-художникам, но эта светлая полоса скоро сменяется темной.
А. Григорьева стали вербовать для сотрудничества с органами НКВД. Вызывали даже ночами, так как отказ от сотрудничества их не устраивал. Друзья посоветовали Анатолию Ивановичу сказать: "Я верующий". На время оставили в покое, но стали следить за ним. В результате нашли повод завести на него уголовное дело - построенное на факте посещения дальней родственницы Ариадны О. А. Буткевич, которая тоже интересовалась теософией.
"… ночью 17 апреля 1948 года раздается стук в дверь и в комнату входят одиннадцать вооруженных людей. Света в комнате не зажигали, а осветили мощными фонарями. Начался обыск, продолжавшийся несколько часов. Всё перевернули вверх дном. Были взяты записные книжки с адресами, письма, книги, потом обыск продолжался в мастерской в присутствии Ариадны и Юры: заглядывали внутрь гипсовых портретов; один – в начищенных до блеска сапогах пытался что-то отыскать в яме с глиной, но, изрядно перепачкавшись, прекратил поиски. Вернувшись в дом, составили протокол об обыске…" [3]
После обыска Ариадна Александровна собрала для мужа небольшую котомку, осознавая, что после этих событий их ожидает долгая разлука. Сначала – Лубянка, около полугода, где Григорьеву выбили зубы и проводили изнурительные многочасовые допросы. НКВД сфабриковало групповое дело из двенадцати участников "антисоветского теософского подполья". Когда мужа арестовали, Ариадна Александровна сразу назвала себя его женой, хотя официально брак они не регистрировали. Это был мужественный поступок, тем паче, что в отношении А. А. Арендт и ее тети О. А. Буткевич сфабриковали дочернее "Дело баронесс", хотя никакими баронессами они не были. Делу не дали хода, возможно потому, что одна фигурантка (тетя) была слишком стара, другая (Ариадна Александровна) - без ног.
В 1948 году А. Григорьева осуждают на восемь лет лагерей за участие в "Антисоветском теософском подполье". Последовал ряд пересылок: Свердловск, Красноярск и Норильск. Из статьи ее сына Юрия Арендта: "Ариадна прилагает героические усилия, чтобы спасти мужа. (Они расписались, когда Толя был в тюрьме!). По ее просьбе в 1948 году В. И. Мухина пишет характеристику на А. И. Григорьева в следственные органы, в то опасное время мало кто так рисковал.
Хлопоты Ариадны, ходившей по разным инстанциям, доказывая невиновность мужа, возымели действие: Толя был переведен в знаменитую шарашку "кучино" под Москвой, где пробыл около пяти лет. Здесь он лепил портреты великих ученых. После расстрела наркома НКВД Абакумова шарашка была расформирована. Ее обитателей отправили в разные места ГУЛАГа. Толя попал на Воркуту, там он был на общих работах, но также занимался лепкой. Там он вылепил фигуру северного оленя, отлитая в железобетоне, она была поставлена на крышу Воркутинского холодильника. Из Воркуты он был досрочно освобожден и в декабре 1954 года вернулся в Москву". [4]
- Он вернулся только в 1954 году в ватнике и ушанке с номером Г-363, которые у нас долго сохранились, - рассказали внучки Ариадны Александровны. - Его редкие воспоминания о лагере всегда были комичны. Иногда появлялись откуда-то его сосидельцы...- все с каким-то тайным ощущением братства и особым вкусом к жизни.
Григорьева восстановили в Союзе художников и вернули ему отнятую мастерскую. Он вернулся к любимому творчеству, получил несколько заказов и, о радость, в Коктебеле А. Арендт и А. Григорьев построили собственный домик и мастерскую. В 1955 году в Коктебеле благодаря хлопотам Марии Степановны Волошиной им была предоставлена земля. И с того времени и до смерти Анатолия Ивановича они почти пополам делят свое время между Москвой и Коктебелем.
К тому событию Софии Николаевне было уже за восемьдесят, когда ее снова стали при возить в родной Крым. "Однако она не была рада этим поездкам, словно предчувствовала новую беду. Ей было неуютно там: дорожки сада были слишком неровны, не было необходимых удобств, и она мечтала поскорее вернуться в Москву. И именно в Коктебеле она споткнулась о камень, сломала шейку бедра и слегла, что, в конце концов, свело её в могилу. До конца дней она вспоминала сестер и как заклинание повторяла их парижский адрес: "Rue de Listropad trois". Много лет спустя я побывала в Париже и нашла этот дом. Там жил потомок русских эмигрантов. Но, ни фамилии Измайловы, ни Латри он не помнил". [3]
- Любовь к Коктебелю досталась нам в наследство от Толи (Григорьева) с Балей, - утверждают ее внучки Наталья и Мария Арендт. – В коктебельской мастерской они работали вместе. Она набита их скульптурами весьма плотно и по сей день. Мне было 6 лет, когда появилось наше "великое поднавесье" - сцена, построенное по Толиным чертежам местными умельцами. Кстати, на ней и Анастасия Цветаева читала стихи Марины. Ежедневно нас посещало десять-пятнадцать человек. Это было похоже на выходы актеров, неожиданно выныривавших из зарослей зелени. Среди них бывали завсегдатаи: Зоя Смирнова – Немирович, (исполнявшая партию Сильвы в оперетте), Нилушка Успенская, Катя Тимофеевская, Кристина Бажиева (актриса театра Таирова) и другие.
Утром рано до жары Ариадна Алексанровна с внучками отправлялась на море. Ее прическа, одежда и осанка подчеркивали ее царственность.
- Баля шла, опираясь на палку с одной стороны, и на мое плечо с другой. Дорога была немощеная, размытая дождями, в чем и заключалось ее неудобство для Бали. Она все время должна была выбирать дорогу "под ногу", так как одна нога у нее была со своим коленом, а другая - без. Надо было выбирать, чтобы та, что без колена двигалась по более низкой части дороги, - вспоминала внучка Арендт Наталья. - Улицу Черноморскую мы знали наизусть, каждый пригорок и камешек, именно с Балиной практической точки зрения. Она держалась величественно, и я считала, что эти несуразные советские протезы, больше похожие на какие-то средневековые агрегаты, скорее достойны восхищения, чем жалости. На пляже Баля снимала протезы, накрывала их своим мешковидным сарафаном и сама ползком пробиралась к морю, где мы с ней совершали заплывы. Она наслаждалась свободой передвижения и могла плыть до бесконечности.
Об умении Ариадны Арендт плавать до сих пор местные жители и гости Коктебеля говорят с восторгом. Все утверждают, что в искусстве плавания ей не было равных.
За годы своего творчества Ариадна Александровна создала более 70 произведений, которые находятся во многих музеях мира, в том числе в феодосийской галерее Айвазовского, Третьяковской галерее и Русском музее.
Ариадна Арендт скончалась 12 октября 1997 года в Москве, а ее гостеприимный дом в Коктебеле и по сей день хранит семейные традиции. Летом их дом всегда полон гостей – это уже друзья ее сына Юрия Арендт, его дочерей и внуков.
В 2009 году на площади Искусств перед Домом-музеем М. А. Волошина была установлена его бронзовая фигура работы А. И. Григорьева – "Макс с посохом идет по крымской земле". Памятник стал местом паломничества и одной из главных достопримечательностей Коктебеля. У памятника фотографируются, сюда приезжают молодожёны, о нем слагают стихи.
Список использованной литературы
- А. А. Арендт. Машинопись мемуаров о М. А. Волошине. Фонды Дома-музея М. А. Волошина.
- В. П. Купченко. "Труды и Дни". Санкт-Петербург "Алтея" и Симферополь "Сонат". 2007 г.
- Е. Е. Павлова-Арендт. "Крымская сага". Симферополь "Бизнес-информ". 2014 г.
- Е. Е. Павлова-Арендт. "История одной души". Симферополь "Бизнес-информ". 2009 г.
- Воспоминания А. А. Арендт о Максимилиане Волошине. "В стране голубых холмов". Машинопись. Архив семьи Арендт.
