У каждого в жизни есть тёплые воспоминания, связанные с какими-то особыми моментами. Очень часто они касаются семейных событий, праздников, которые отмечаются в домашней обстановке, в кругу близких, дорогих людей. Яркие, красочные картины таких торжеств память надолго запечатлевает, особенно в детском возрасте, когда многое из происходящ
его кажется удивительной сказкой…
Были подобные моменты и в жизни Марины и Анастасии Цветаевых, когда в их доме, в Трёхпрудном переулке, отмечались так любимые всей семьёй праздники: Рождество и Пасха!
Дома, где родились Марина и Анастасия, уже давно нет, он был снесён в революционные годы, на его месте был выстроен новый... Такова судьба многих московских домов: новый век диктовал свои требования, но именно те, ушедшие от нас, почти сказочные деревянные строения хранили в себе неповторимую атмосферу, наполнявшую собой будни и праздники московичей многих поколений, может быть, именно поэтому так проникновенно писала Марина Цветаева о них в своём стихотворении:
Домики старой Москвы
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор…
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, —
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы — их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
[3,171-172]
Дома нет, однако осталось его описание, сделанное старшей сестрой Марины и Анастасии, дочерью Ивана Владимировича Цветаева от первого брака, Валерией (она была на 9 лет старше Марины и на 11 – Аси): «В доме одиннадцать комнат, за домом зеленый двор в тополях, флигель в семь комнат, каретный сарай, два погреба, сарай со стойлами, отдельная, через двор, кухня и просторная при ней комната, раньше называвшаяся „прачечная“...
В доме лучшими комнатами были просторный, высокий белый зал с пятью большими окнами, рядом с ним, вся в темно-красном, большая гостиная. Дальше кабинет отца с большим, тяжелым письменным столом, большим диваном и книжными полками по стенам. Остальные комнаты были ниже, потому что над ними был еще мезонин, четыре комнаты которого выходили окнами во двор. С улицы дом казался одноэтажным...» [7, 34-35].
Именно здесь, в этом доме проходили праздники, оставшиеся в воспоминаниях сестёр на всю жизнь, как и их дом, сохранившийся в стихах Марины, вернее «превратившийся в стихи…»:
Высыхали в небе изумрудном
Капли звёзд и пели петухи.
Это было в доме старом, доме чудном...
Чудный дом, наш дивный дом в Трёхпрудном,
Превратившийся теперь в стихи.
[6, 432]
Перед рождеством дом становился необыкновенно загадочным, он наполнялся таинственными звуками, заставлявшими детей замирать в предвкушении сказки, и даже обычные вещи, сопутствующие каждому празднику, воспринимались как-то совершенно по-особенному. Удивительно описывает все эти ощущения Анастасия Ивановна Цветаева в своих «Воспоминаниях», кажется, что она незримо присутствует в ожившем доме, где маленькие Ася и Марина, их брат Андрюша (сын Ивана Владимировича от первого брака, старше Марины на два года, Аси – на четыре) с нетерпением ждут момента, когда им можно будет спуститься вниз и восторженно замереть перед сказочной красавицей-ёлкой: «Незаметно подошло Рождество. Дом был полон шорохов, шелеста, затаенности за закрытыми дверями залы — и прислушивания сверху, из детских комнат, к тому, что делается внизу... Запахи поднимали дом, как корабль, — волнами. Одним глазком, в приоткрытую дверь, мы видели горы тарелок парадных сервизов, перемытых накануне, маленькие десертные китайские тарелочки, хрустальный блеск ваз, слышали звон бокалов и рюмок. Несли на большом блюде ростбиф с розовой серединкой (которую я ненавидела), черную паюсную икру. Ноздри ловили аромат «дедушкиного» печенья» [2, 61].
Для установки ёлка неизменно выбиралась одна из лучших комнат, которой по свидетельству Валерии Ивановны Цветаевой был «…просторный, высокий белый зал с пятью большими окнами…» [7, 35]. Именно в нём происходило украшение лесной красавицы. К этому процессу детей не допускали, они в это время с нетерпением ожидали у себя в комнате, и вот наступал самый долгожданный момент праздника: «О! Настало же! Самое главное, такое любимое, что — страшно: медленно распахиваются двери в лицо нам, летящим с лестницы, парадно одетым, — и над всем, что движется, блестит, пахнет она, снизу укутанная зеленым и золотистым. Ее запах заглушает запахи мандаринов и восковых свечей. У нее лапы бархатные, как у кота Васи... Ее сейчас зажгут. Она ждет. Она — такая огромная — такой еще не было никогда! Подарки еще закрыты... Шары еще тускло сияют — синие, голубые, малиновые; золотые бусы и серебряный дождь — все ждет... Всегда зажигал фитиль от свечи к свече дедушка. Его уже нет. Папа подносит к свече первую спичку — и начинается Рождество! Как во сне повторяются — музыкальные шкатулки, панорама… И сияет в спальне картонный, святой Вифлеем…» [2, 62].
Этот праздничный ритуал, когда зажигалась ёлка, повторялся через неделю, «для взрослой встречи Нового года; потом все уходило на год спать в глубины широчайшего «дедушкиного шкафа», где хранилось елочное убранство весь год» [2, 97]. Но это будет потом, а пока огнями сияла рождественская ель, дети наслаждались сказочной ночью, дарившей счастье волшебства и непередаваемого блаженства ...
Но был ещё один, очень важный для юных Марины и Аси, момент в Рождество, когда мама, Мария Александровна «… только раз в год — зажгла на комоде свечу, спрятав подсвечник зачем-то, и в этом тихом уголку, под высоко, перед иконой тлевшей темно-красным лампадкой, на бабушкином комоде затрепетало скрытое за маленьким картонным сооружением пламя, освещая темную внутренность ясель, окошко, впускавшее лучик Звезды, рыжую коровью голову, старца с седой бородой и Святую Деву, которым кланялись пастухи и волхвы перед желтой соломой кормушки, где лежал, сияя, Младенец. Впивая картонное детское раскрашенное Рождество, озаренное свечкой, мы — уже одни с мамой, трое детей и она, пели «Stille Nacht»—«Тихую ночь» — немецкими словами» [2, 96-97].
«Stille Nacht»—«Тихая ночь» - рождественский христианский гимн, созданный в 1818 году. Одно из самых известных и широко распространенных по всему миру рождественских песнопений. Именно этот такой светлый, согретый семейным теплом момент навсегда сохранился в памяти Анастасии Ивановны… Это были не только воспоминания о рождественском празднике, об удивительной обстановке семейного уюта, главное – рядом была мама, молодая, полная сил и такая в этот вечер родная, близкая, улыбающаяся…
Ещё одна особенность рождественских праздников в семье Цветаевых. О ней тоже в своих «Воспоминаниях» пишет Анастасия Ивановна: «Кстати о Деде Морозе. На наших елках ему не было роли. Его просто — нам не было. «Мороз — Красный Нос» был чужд. Он был глуп, груб и немножко противен. Может быть потому, что наши деды — и Мейн, и Иловайский — были каждый — такой особенный, так не похожи на обычных, сходных с Дедом Морозом? Или потому, что наше Рождество было связано с другими традициями — с немецким «Stille Nacht» и с французской «Dame de Noёl» (католической Богородицей, приезжающей на елку на сером ослике и сыплющей детям подарки во время их сна?) [2, 35]».
Стоит сказать о том, что это для современного человека присутствие Деда Мороза на новогодних и рождественских праздниках совершенно обычное явление, но привычный всем нам образ Деда Мороза достаточно плотно вошёл в жизнь нашего общества примерно в конце тридцатых годов прошлого столетия, в советский период времени. Конечно, сформировался он не на пустом месте – были древние источники. У восточных славян старичок с длинной бородой вызывал трескучие морозы. Запечатлён он и в фольклоре, правда, под другими именами: Студенец, Трескунец, Морозко.
В 1840 году выходит в свет сборник сказок Владимира Фёдоровича Одоевского «Сказки дедушки Иринея». В сказке «Мороз Иванович» было создано литературное видение фольклорного Мороза, который до этого вызывал только стужу и снега.
В дальнейшем на облик Деда Мороза оказали влияние народные представления о святом Николае. И в начале ХХ века сложился хорошо знакомый нам образ добродушного новогоднего старика.
Семье Цветаевых гораздо ближе были уже упомянутые Анастасией Ивановной другие традиции: с Рождественскими христианскими гимнами, которые они исполняли на немецком языке, с католической Богородицей. Конечно, стоит сказать, что Марина и Анастасия Цветаевы выросли и получали образование в кругу немецкой культуры. Их мать, Мария Александровна Цветаева - Мейн, была дочерью немца Александра Мейна и польки Марии Бернацкой, умершей вскоре после рождения ребёнка. Мария Александровна Цветаева все свои знания, семейные обычаи передала дочерям. Отсюда же и великолепное владение немецким языком. Так что исполнение рождественского гимна на немецком – совершенно естественно для Цветаевых. Что касается Рождественской дамы, то не только Анастасия Ивановна пишет о ней в своих «Воспоминаниях». Эта сказочная особа является героиней одного из стихотворений Марины Цветаевой, оно так и называется «Рождественская дама»:
Серый ослик твой ступает прямо,
Не страшны ему ни бездна, ни река…
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
Я для ослика достану хлеба,
(Не увидят, не услышат, — я легка!)
Я игрушек не возьму на небо…
Увези меня с собою в облака!
Из кладовки, чуть задремлет мама,
Я для ослика достану молока.
Милая Рождественская дама,
Увези меня с собою в облака!
[5, 158]
Какое Рождество без подарков! И они, конечно же, были! Но никогда в этой семье дети подарков не просили, не «заказывали» их. И снова строчки из «Воспоминаний» А.И. Цветаевой: «…мы, дети («так воспитанные?» — нет, так чувствовавшие, что никогда ни о чем не просили), туманно и жадно мечтали о том, что нам подарят, и это было счастьем — первичным, оно сияло вольней и роднее уютом бесконтрольного, никому не ведомого вожделения. Оно было дороже, чем счастье обладания…» [2, 93-94]. Девочкам часто дарили куклы, которые ни Марина, ни Ася не любили. Делалось это, как писала Анастасия Ивановна, с «педагогическими» целями. Были и другие подарки: игрушечные звери, лото, сладости, орехи, чудные рождественские открытки, которые буквально светились изнутри, новогодние и рождественские картинки. Открытки и картинки девочки очень любили, считали своими друзьями. Такие картинки часто вешались над кроватями детей.
Много лет спустя, выросшая дочь Марины, Ариадна Эфрон, имевшая удивительный талант художника, унаследованный от отца (Сергей Эфрон хорошо рисовал; Ариадна училась в художественной школе при Лувре, посещала студию В. Шухаева, брала уроки у русской художницы Натальи Гончаровой) сама рисовала рождественские и новогодние открытки. В письме к своему чешскому другу, Анне Тесковой, от 1-го января 1929 г. Марина Ивановна писала из Медона: «С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна! Желаю Вам в нем здоровья, покоя, удачи, работы… Аля нарисовала чудесную вещь: жизнь, по месяцам Нового Года. Январь - ребенком из камина, февраль - из тучки брызжет дождем, март - сидя на дереве раскрашивает листву и т. д.» [6, 373].
А вот уже к письму той же Тесковой с поздравлениями к следующему, 1930 новому году, была приложена поздравительная открытка, нарисованная Алей. На открытке был запечатлён маленький принц-крепыш; на короне, венчавшей его голову, цифра 1930, в руках - волшебная палочка, у ног – мешок с подарками.
К письму Марины Цветаевой от 29 декабря 1931, адресованному Раисе Николаевне Ломоносовой, жене известного русского инженера-железнодорожника Юрия Владимировича Ломоносова, также была приложена рождественская открытка, созданная Ариадной Эфрон. Сюжет этой открытки таков: библейские персонажи окружают колыбель с новорожденным Иисусом, внизу – надпись на латинском языке.
Было ещё несколько подобных рождественских открыток, созданных Ариадной Сергеевной и адресованных друзьям Марины Цветаевой.
А вот уже в конце сороковых годов Ариадна Эфрон начинает рисовать исключительно новогодние открытки, что вполне объяснимо, ведь они создавались в совершенно иных обстоятельствах… Известны несколько таких посланий, адресованных чаще всего Елизавете Яковлевне Эфрон, тетке по отцу, и ее компаньонке, Зинаиде Митрофановне Ширкевич. Одними из основных элементов многих поздравительных открыток был ребёнок, еловая ветвь или ёлка, дата наступающего года и поздравительная надпись. Безусловно, в этом процессе рождественского – новогоднего обновления ребёнок и еловая ветвь сливают воедино мотивы Нового года и Рождества, дают надежду на светлое будущее, на преображение и возрождение, ведь трудно представить, как в тяжелейших условиях лагерей, поселений, лишений Ариадне Сергеевне приходилось создавать эти праздничные послания…
Ну а мы вернёмся к подаркам, без которых не обходилось ни одно Рождество в семье Цветавых. Самым долгожданным подарком были, конечно же, книги! Они тотчас распахивались, просматривались и начинались читаться: «Книги все лежали распахнутые, и я сразу все смотрела, окликая Мусю, которая, рухнув в выбранную, читала взасос, мыча мне в ответ что-то невнятное. И челюсти уставали жевать шоколад и орехи...» [2, 96].
Став взрослыми, своим детям Марина и Анастасия Цветаевы тоже на Рождество часто дарили книги. Много лет спустя, когда Марина уже сама была мамой, в письме, написанном незадолго до рождества 1915 года, 21-го декабря, сестре мужа, Е.Я.Эфрон, она пишет о подготовленных для трёхлетней дочери Ариадны и племянника, сына Анастасии, Андрея, подарках: «Сегодня я покупала подарки Але и Андрюше…. Але — сказки русских писателей в стихах и прозе и большой мячик, Андрюше — солдатиков и кубики…» [6, 88]. В этом же письме идёт речь и о подарках для Сергея Эфрона и мужа Анастасии Бориса Трухачёва: «…на Рождество я дарю ему (Сергею Эфрону) Шекспира в прекрасном переводе Гербеля, Борису — книгу былин» [6, 88].
Нарядные, сверкающие ёлки, рождественские подарки, праздничная суматоха, ожидание чуда… Эти детские воспоминания навсегда войдут в сознание Марины и Анастасии Цветаевых. Их судьбы не раз совершат драматичные, порой трагичные повороты, рухнет привычный уклад жизни… Годы революций, гражданской войны, эмиграция Марины Ивановны и её семьи, жизнь по съёмным квартирам, нужда. Анастасия Ивановна долгие годы провела в заключении: тюрьмы, лагеря, поселения. Такая же участь постигла и Ариадну Эфрон, в 1937 году вернувшуюся в Советский Союз. Но в самых трудных жизненных ситуациях в канун Рождества они старались сделать всё, чтобы праздничная новогодняя ёль освещала своими огнями их жилище…
1920 год для Марины Цветаевой был очень тяжёлым: голод, холод, неведение о судьбе Серёжи, канувшего в пучине гражданской войны, смерть младшей дочери Ирины… И всё же, в канун нового, 1921 года, без ёлки не обошлось… В письме Цветаевой к писателю, поэту и переводчику Евгению Львовичу Ланну от 29 декабря 1920 года находим такие строки: «У нас елка — длинная выдра, последняя елка на Смоленском, купленная в последнюю секунду, в Сочельник. Спилила верх, украсила, зажигала третьегодними огарками. Аля была больна (малярия), лежала в постели и любовалась, сравнивая елку с танцовщицей (я — про себя: трущобной!) [6, 166]. Да, Марине Ивановне было с чем сравнивать! Могла ли эта ель, ставшая утешением и радостью для больной Али, сравниться с новогодними красавицами Трёхпрудного?! Но сам факт появления неуклюжего новогоднего деревца в холодных комнатах, где выживали мать с дочерью, говорит о том, насколько значимой для Цветаевой была традиция устанавливать праздничную рождественскую ель…
В мае 1922 года Цветаева уехала из страны. Годы эмиграции, нужда, не смогли изменить семейной традиции празднования Рождества.
Через много лет, 26-го декабря 1938 года, Марина Ивановна напишет своему чешскому другу Анне Тесковой о сложностях парижской жизни, о своём одиночестве: «Но ёлочка все-таки — была. Чтобы Мур (сын Цветаевой, Георгий, 1925 г.р., прим. автора) когда-нибудь мог сказать, что у него не было Рождества без елки: чтобы когда-нибудь не мог сказать, что было Рождество — без елки. Очень возможно, что никогда об этом не подумает, тогда эта жалкая, одинокая елка — ради моего детства и ради тех наших чешских елок с настоящими еловыми и сосновыми шишками, которые сами золотили — жидким золотом...» [6, 473].
Память дочери Марины Ивановны, Ариадны Эфрон, тоже навсегда сохранила тёплые моменты Рождества в эмиграции, в Чехии, и пусть обычаи были несколько другие, пусть всё было непривычно, но всё же «...было волшебство «не наших» праздников, чешских, деревенских...» [9, 130]. И было ощущение огромного счастья не просто от приближающегося и наступившего праздника, а от возможности заслужить этот праздник, о чём она писала в своих воспоминаниях: «…И еще было счастье — настолько ведомое каждому человеку, что не стоило бы о нем и заикаться, если бы не во многом утраченная нами ныне особость его «компонентов», — счастье детских праздников! Заслуженности их, ибо они — понятие не только календарное… Счастье елки, которое начинаешь выстраивать ангельским поведением и титаническим трудолюбием — не без срывов, увы, — грозящих обвалом всего сверкающего здания! Счастье украшений, сделанных собственными руками…» [9, 129-130].
Да, там, в Чехии, Ариадне приходилось делать новогодние игрушки своими руками. В детские годы Марины и Анастасии Цветаевых этого не было. Даже к украшению ёлки детей не допускали, разрешали входить в зал, когда красавица-ель уже была в праздничном убранстве… Но…, было другое время, другие условия… Интересный момент заключался в том, что для Али даже сам процесс подготовки к празднику, изготовление игрушек был необычайно прекрасен и значим! Рождество и всё, что с ним было связано, дарило радость и счастье… Даже несмотря на то, что игрушки изготавливались из очень прозаичных вещей «… из бережно накопленных в большой картонке под кроватью аптечных баночек и конфетных оберточек, обрезков и картинок, яичных скорлупок и спичечных коробок, собранных в лесу шишек и букетиков сухой рябины — что ни игрушка, то изобретение, овеществленная идея… Цветная бумага, привезенная папой, ножницы, сваренный в жестянке мучной клейстер, картонная «палитра» с матовыми пуговками акварели, проволока, катушка ниток… Чтобы дорваться до этих богатств, первоисточника будущих елочных сокровищ, чтобы иметь право всласть изобретать, резать, клеить, раскрашивать, надо хорошо, на совесть — и быстро! — справиться со всеми дневными задачами и обязанностями. И тогда — вот твой заслуженный край стола, твой заслуженный — наравне со взрослыми — досуг, заслуженное чудо творимого тобой и тобой приближаемого праздника» [9, 130].
Рождество дарило всем радость, светлые надежды и счастье… Нарядная ёлка, как неизменный атрибут этого праздника, украшалась игрушками, самыми дорогими и милыми сердцу стали игрушки, сделанные своими руками… Ольга Андреевна Трухачёва, внучка Анастасии Ивановны Цветаевой, в одном из своих интервью рассказала о любимых семейных праздниках и подготовке к ним: «Главными праздниками нашей семьи всегда были Рождество и Пасха... Аромат восточных сладостей, маковые козинаки, крендельки и ромбики с корицей, нарядная елка с настоящими восковыми свечами – это все бабушка. Елочные игрушки папа с бабушкой делали сами: кораблики и велосипеды из бусинок, мальчик и девочка из ваты, посыпанной кристалликами нафталина» [10].
Прозрачный футляр из тонкого пластика с запиской Анастасии Цветаевой с пояснением к содержимому. Рядом с футляром - остатки новогодних самодельных украшений для платья старшей внучки Маргариты Трухачёвой: блестящие бумажки, фантики, пробки.
В фондах Феодосийского музея Марины и Анастасии Цветаевых хранятся вещи, принадлежавшие ранее Анастасии Ивановне, связанные с Рождественскими праздниками. Передала их в дар музею Цветаевых Ольга Андреевна Трухачёва. Глядя на эти предметы, ещё раз убеждаешься в том, насколько значимо для Цветаевых было Рождество: даже самые незначительные, с точки зрения обычного человека, вещи приобретали для Анастасии Ивановны особое значение. В прозрачном футляре из тонкого пластика (высота 10,2 см., в диаметре — 8 см. ММиАЦ. Инв. № В-68) бережно собраны остатки новогодних самодельных украшений для платья старшей внучки Маргариты Трухачёвой: блестящие бумажки, фантики, пробки и т.п. Сверху на футляре закреплён бантик из «серебряной» тонкой ленточки, в сам футляр вложен листочек жёлтой бумаги, на котором рукой Анастасии Ивановны сделана запись с пояснением к содержимому…
Вероятно, многие из тех, кому сейчас за пятьдесят, помнят маленьких пластмассовых дедов морозов и снегурочек. Может быть, у кого-то в старых коробкой со всякой всячиной до сих пор хранятся эти неизменные атрибуты советского нового года. Была такая новогодняя парочка и у Анастасии Ивановны. Дед Мороз в шубе жёлтого цвета, борода — белая, глаза синие, губы и нос, как положено, - красные. Высота этого незамысловатого изделия 6 см. 3 мм. (ММиАЦ. Инв. № В-66). Пластмассовая Снегурочка в розовой шубке чуть поменьше, всего 5 см. Лицо белое, глаза синие, губки красные (ММиАЦ. Инв. № В-67).
Следующие предметы, на первый взгляд, кажутся далеки от Рождественской и новогодней тематики, но стоит присмотреться к ним повнимательней, вспомнить о том, как дорого для всех представителей рода Цветаевых было Рождество, всё, что связано с этим праздником, и сразу приходит понимание того, почему они бережно хранились Анастасией Ивановной Цветаевой и что для неё значили…. Одна из вещей – серебряная брошь в виде снежинки из восьми лучиков, застёжка - действующая. На оборотной стороне украшения имеется надпись, похожая на слово «FERLINL» (ММиАЦ. Инв. № В-73). Возможно, при взгляде на неё в памяти Анастасии Цветаевой возникал запорошенный первым снегом их родной дом в Трёхпрудном переулке, ведь именно с первым снегом приходило трепетное ожидание пусть ещё далёкого, но приближающегося праздника. Эти детские ощущения оживают на страницах её «Воспоминаний»: «- Ну, дети, скорей вставайте! Сегодня выпал первый снег! И тогда, босиком, дрожа у уже запушенных, как в белом меху, окон, мы видели с высоты мезонина всю длинную широкую любимую шкатулку двора, по которой еще вчера топали — по сухому ли холоду, по лужам ли, ноги — такую бесконечно иную, стихшую, глухо ушедшую в белизну,… праздничную и победную после стольких месяцев борьбы с плескавшей и облетавшей осенью. И тогда и дети, и старшие, все говорили: «Пришла зима!» И тогда, только тогда… начинало медленно... брезжиться, приближаться..., подкрадываться, больше всего на свете любимое, не забытое — о нет, нет! — разве оно могло позабыться! незаменимое ничем, даже Пасхой! - Рождество!.. И тогда наступал счет месяцев и недель» [2, 92-93].
Ещё один предмет из коллекции музея Марины и Анастасии Цветаевых в Феодосии - металлическая коробочка красного цвета в виде сердечка (ММиАЦ. Инв. № В-74). На снимающейся крышке цветной рисунок, на котором запечатлена Мадонна с младенцем. Всё окаймляет «позолота». На внешней стороне коробочки большая потёртость, красочный слой фрагментами утрачен. Эта маленькая вещица заботливо хранилась Анастасией Ивановной. Что вспоминала она, глядя на Святую деву с ребёнком? Может быть, возникали светлые моменты из рождественских воспоминаний, когда в доме всё празднично, торжественно, очень душевно, слышен мамин голос и звучат привычные для них рождественские песнопения, и трепещет пламя свечи у картинки с библейским сюжетом…
Через годы и лихолетья, жизненные потрясения и трагические события, войны и скитания по чужим углам члены этой удивительной семьи, преумножившей делами и творениями своими славу России, не просто пронесли верность семейным традициям и ценностям, они выжили благодаря им, выстояли и передали их свои внукам и правнукам.
Ариадна Яковлевна Эфрон в письме от 12 сентября 1945 года из лагеря писала Анастасии Ивановне Цветаевой: «Каждый год на Рождество устраиваю ёлку. Это - домашняя, невытравляемая традиция» [8, 104].
А Анастасия Ивановна своим рождественским елям, таким разным и, всё равно, таким нарядным, красивым, посвятила стихотворение, написанное в 1937 году:
Ёлка
Памяти Б.Л. Пастернака, любившего это стихотворение
Словно бы звёздных небес куском
Камера вдруг зажглась!
Пробки гранёной хрустальный дом
Так восхищает глаз!
Сорок чётвёртый идёт мне год,
Значит их сорок три
Мне отгоревших. Но ёлок счёт
По особому ты твори:
На первой три месяца было мне,
С четвертью год – на второй.
Третья тоже ещё во мгле
Памяти. Ёлок рой.
По трюмо и роялям своих разбросав
Веток мохнатых рой,
Лапой четвёртый мой год за рукав
- «С нашей красой поиграй!» -
Глянула – вижу. Не в зеркале, нет!
В рояли отражена.
Свечек горящих так призрачен свет,
Горит – или уже одна…
Так чем же хуже ёлка моя
Сорок четвёртая?
Воспоминаний сколько тая,
В светлой когорте я
Прежних и будущих ёлок живу,
Этот сочельник мой –
(Словно бы против теченья Невы
Бороться с целой тюрьмой)
Ниток легчайших стеклянных бус
Шёлк шелестит стекла,
Свечек янтарных волшебный груз,
Воска струя стекла.
Ноги – как на живое – боль.
Упал и разбился шар!
Годы меж веток он жил как тролль
Голубой испуская жар.
Люстры лесной не сказать волшебства
Веток её не обнять, -
Прелесть подкравшегося Рождества
Переживаю опять…
…В вечность пресветлую все мы уйдём,
Тонут все тюрьмы в ней –
Вечно цветёт наш разрушенный дом
Конусом жёлтых огней ![4,69-70]
Библиография
- Айдинян С.А. Хронологический обзор жизни и творчества А.И.Цветаевой / Литературно-художественный музей Марины и Анастасии Цветаевых в г.Александрове. – М.: АКПРЕСС, 2010. - 176 с.
- Цветаева А.И. Воспоминания. В 2 т. Т. 1. 1898 – 1911 годы /Анастасия Цветаева; изд. подгот. Ст.А.Айдиняном. – М.: Бослен, 2008. – 816 с.
- Цветаева А.И. Воспоминания. В 2 т. Т. 2. 1911 – 1922 годы /Анастасия Цветаева; изд. подгот. Ст.А.Айдиняном. – М.: Бослен, 2008. – 800 с.
- Цветаева А.И. Мой единственный сборник. Елабужский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, Елабуга, 200- 198 с.
- Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1. Стихотворения / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М.: Эллис Лак. 1994. – 640 с
- Цветаева М.И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 6. Письма / Вступ. ст. А.Саакянц. Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М.:Эллис Лак. 1995.- 800 с.
- Швейцер В.А. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: Интерпринт, 1992-544с.
- Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937–1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва : Возвращение, 2008 – 358 с.
- Эфрон А. С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 3. Воспоминания. Проза. Стихи. Устные рассказы. Переводы. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва: Возвращение, 2008 - 390.
Электронные ресурсы
- http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=227867 – Елена Ерофеева-Литвинская, интервью с внучкой А.И.Цветаевой Ольгой Трухачевой (Дата обращения: 11.07.2018).
- http://www.mysilverage.ru/2015/12/16/rozhdestvenskie-otkrytki-ariadny-efron-1/ – Инна Башкирова Рождественские и новогодние открытки Ариадны Эфрон (1) (Дата обращения: 11.07.2018).
- http://www.mysilverage.ru/2015/12/23/rozhdestvenskie-otkrytki-ariadny-efron-2 – Инна Башкирова Рождественские и новогодние открытки Ариадны Эфрон (2) (Дата обращения: 11.07.2018).
- http://www.mysilverage.ru/2016/01/06/rozhdestvenskie-i-novogodnie-otkrytki-ariadny-efron-3/#more-1359 – Инна Башкирова Рождественские и новогодние открытки Ариадны Эфрон (3) (Дата обращения: 11.07.2018).
- http://www.mysilverage.ru/2016/01/13/rozhdestvenskie-i-novogodnie-otkrytki-ariadny-efron-4/#more-1404 – Инна Башкирова Рождественские и новогодние открытки Ариадны Эфрон (4) (Дата обращения: 11.07.2018).
- http://www.mysilverage.ru/2016/02/17/rozhdestvenskie-i-novogodnie-otkrytki-a-efron-5/ – Инна Башкирова Рождественские и новогодние открытки Ариадны Эфрон (5) (Дата обращения: 11.07.2018).
- http://www.mysilverage.ru/2016/02/24/rozhdestvenskie-i-novogodnie-otkrytki-a-efron-6/#more-1520 – Инна Башкирова Рождественские и новогодние открытки Ариадны Эфрон (6) (Дата обращения: 11.07.2018).
